Пробуждение (1990)

Доктор Малколм Сэйер сидел в своём кабинете, заваленном бумагами, и смотрел на чашку кофе, которая уже давно остыла. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с едва уловимым ароматом лекарств — что-то вроде йода, но с горьковатым оттенком. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Пациенты. Те, кто годами лежал в своих койках, словно статуи, застывшие в вечном сне. Или нет, не сон — скорее, как будто их души заперли в клетках из плоти. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Первый раз, когда он ввёл препарат, казалось, ничего не изменится. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, тяжёлую. Но потом... тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. И вдруг — движение. Сначала едва заметное, как дрожь листа на ветру. Потом сильнее. Рука, которая поднялась, словно сама по себе. Глаза, которые открылись, но не видели — или видели что-то, чего он, Малколм, не мог понять.

Он не знал, как это описать. Не знал, стоит ли вообще пытаться. Запах лекарств стал резче, почти едким, как будто комната сопротивлялась тому, что происходило. А может, это он сам сопротивлялся? Ведь что, если это не пробуждение, а что-то другое? Что, если они не вернулись, а просто... начали двигаться?

Малколм взглянул на свои руки. Они дрожали. Или это свет так играл, как в том анекдоте про Штирлица? Он не мог понять. Но одно знал точно: тишина больше не была тишиной. Она была живой. И она смотрела на него.