Проклятые (2024)

Представляешь, 1862 год, Гражданская война, а где-то на западе — настоящий ад. Вот берут этих парней, вчерашних фермеров, лавочников, и кидают их патрулировать эти богом забытые земли. Типа, "вы же патриоты, вам и карты в руки". Ага, только карт-то нет — одни снега да скалы, где ветер воет так, будто души погибших солдат не нашли покоя.

Идут они, конечно, героически — сапоги промокшие, бороды в сосульках. То ливень с градом хлещет, то волки завывают за холмом. А то вдруг — бац! — из тумана вынырнут какие-то тени. Индейцы? Повстанцы? Да кто их разберёт — только и успевай, что кремниевые замки щёлкать. И ведь самое гадкое: с каждым днём всё яснее, что главный враг тут не люди. То земля под ногами провалится, то деревья скрипят, будто шепчут проклятия. Бредить начинаешь через неделю — мерещатся то ли духи, то ли голодные тролли из бабушкиных сказок.

Ну и смех сквозь слёзы: они-то думали, что "исследовать территории" — это карты рисовать да флаги ставить. Ан нет, братва. Тут каждый день — как последний. То товарищ провалится в расщелину, то кони с ума сходят и с обрыва кидаются. А ночью у костра сидишь, зубами стучишь, и думаешь: "Нам вообще кто-нибудь вспомнит? Или мы тут все сгинем, как те дурацкие жуки в янтаре?"

Но что удивительно — чем хуже, тем больше в них эта упрямая жилка прёт. Не за флаги воюют уже, не за президента. Просто знают: если повернут назад — значит, смерть зря. Вот и тащатся вперёд, проклятия сквозь зубы шипя, но упрямо. Как будто сама земля, хоть и пытается их сожрать, но потихоньку начинает уважать. Ну или хотя бы бояться.

А знаешь, что самое страшное? Не то, что они там гибнут, а то, что, может, и правда никто не вспомнит. Никто не узнает, как они шли, как сражались не с людьми, а с чем-то другим — с самой землёй, с ветром, с тьмой. И, может, это и есть самое настоящее проклятие — не то, что их убивает, а то, что их забудут.

Но они всё равно идут. Потому что назад — это уже не вариант. И, может, в этом и есть их победа.