Марина Абрамович: В присутствии художника (2012)

Марина Абрамович. Нет, не просто Марина — *та самая*. Та, что заставляет тебя остановиться. Не потому, что громко кричит или машет руками, а потому, что её тишина... нет, не тишина, а что-то другое. Как будто воздух вокруг неё становится плотнее, тяжелее, будто вата, в которой тонут звуки. Ты стоишь перед ней, смотришь в глаза, и вдруг понимаешь: это не она смотрит на тебя, а ты — на себя. Или нет, скорее, это что-то третье, что-то между вами. Ты поймёшь, о чём я.

В фильме Эйкерса она готовится к выставке в MoMA. Не просто выставке — к перформансу, который длится... сколько там? 736 часов? Нет, 736,5. Полчаса — это важно. Полчаса, чтобы смотреть в глаза другому человеку. Ты думаешь: «Ну, полчаса, что тут такого?» А потом садишься напротив неё, и время... оно не то чтобы останавливается. Оно начинает течь иначе. Как в том анекдоте про Штирлица, где минута растягивается в вечность. Только здесь это не смешно.

Запах в зале — старый, древесный, как будто стены впитали в себя все эти годы, все эти взгляды. Ты чувствуешь его кожей, будто он оседает на тебе тонкой пылью. И тени... они пляшут. То ли как демоны, то ли как пьяные на субботней вечеринке. Ты не можешь решить, что страшнее.

А потом это случается. Ты сидишь, смотришь, и вдруг... нет, не вдруг. Это происходит медленно, как будто что-то внутри тебя ломается. Или, может, наоборот, собирается воедино. Ты начинаешь плакать. Или смеяться. Или просто сидеть, не понимая, что происходит. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Марина не говорит. Она просто есть. Быть — это её искусство. И ты, глядя на неё, начинаешь понимать, что быть — это тоже искусство. Трудное, почти невозможное. Но она делает это так легко, будто дышит. Или нет, не легко. Она делает это так, будто каждое мгновение — это последнее.

И ты уходишь, но что-то остаётся. Что-то, что ты не можешь назвать. Как будто часть тебя осталась там, в зале, среди теней и запахов. Или, может, это часть её ушла с тобой. Кто знает?