Полярный год (2018)

Андерс стоял на пороге дома, втягивая в себя воздух, который обжигал легкие, как будто кто-то поджег снег. Нет, не снег — скорее, саму тишину. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную и непробиваемую. Он оглянулся на деревню, где домики, словно игрушечные, прижимались друг к другу, будто боясь потеряться в бескрайнем белом. «Зачем я здесь?» — подумал он, но вопрос повис в воздухе, как пар от дыхания. Ответа не было. Или он просто не хотел его слышать.

Дети смотрели на него с любопытством, но их взгляды были осторожны, как у диких зверей, которые еще не решили, доверять ли человеку. Андерс попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой, как будто он сам не верил в нее. «Ну что, начнем?» — сказал он, но голос его звучал чужим, словно эхо из другого мира. Они молчали. Потом это случилось — один из мальчишек, самый маленький, хихикнул. И это было как щелчок выключателя. Они начали двигаться иначе. Нет, не они — все. Воздух, свет, даже тени на стенах, которые до этого казались застывшими, вдруг ожили. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Уроки стали его спасением. Он придумывал игры, пел песни, рассказывал истории, которые сам едва помнил. Дети смеялись, и это было как глоток тепла в этом ледяном краю. Но не только они. Однажды, когда он помогал старику чинить сети, тот вдруг сказал: «Ты не такой, как другие. Ты...» — и замолчал, будто слова застряли у него в горле. Андерс не стал спрашивать, что он хотел сказать. Иногда лучше не знать.

Запахи. Они всегда оставались с ним. Запах старой древесины, пахнущей временем, и рыбы, которая, казалось, пропитала собой каждый уголок деревни. И еще — запах снега. Не тот, что в Дании, а другой, резкий, почти металлический. Он впитывался в кожу, в одежду, в мысли. Андерс начал замечать, что и сам пахнет иначе. Как будто Гренландия входила в него, медленно, но неотвратимо.

Однажды вечером, сидя у огня, он вдруг понял, что не хочет уезжать. Не потому, что здесь лучше, а потому, что здесь... другое. И это «другое» стало частью его. Но об этом он никому не говорил. Зачем? Некоторые вещи лучше оставить недоговоренными.