Паранойя (2024)

Представляешь, пережить клиническую смерть и... вроде бы вернуться? Только вот Лулу теперь не та. Глазами в каждую щель лезет, за каждым шорохом оборачивается — будто мир вдруг оброс кучей потайных дверей, а за ними кто-то дышит. Тени шевелятся краем глаза, а поворачиваешь голову — пустота. Нервы натянуты, как струна, жить невозможно. И ведь смешно: вроде не трусиха, а тут сердце в пятки уходит от скрипа половицы.

А потом — бац! — Мадс. Этот парень с улыбкой, от которой мурашки по спине. Не из тех, кто болтает лишнего, зато взгляд... Будто сквозь тебя видит. Оказалось, и правда видит — не людей. Призраков, потустороннее, всю эту мистическую лабуду. И вот он, смотря на Лулу как на ребус, выдаёт: «Ты же чувствуешь, да? Они тут. Всегда».

С этого всё и началось. Мыкаемся по тёмным переулкам, копаемся в её прошлом — а оно, как старый чемодан, трещит по швам, выплёвывая забытые обрывки. То ли сны, то ли реальность... Эти глаза в темноте — не паранойя, оказывается. Что-то древнее, голодное, из тех миров, где правила пишет сама тьма. Страшно? Ещё как. Но с Мадсом как-то... легче. Он не гладит по головке, не врёт, что «всё окей». Просто стоит рядом, когда Лулу трясёт от ужаса, и его холодные пальцы неожиданно согревают.

А ещё он учит её — да и себя — верить не в глаза, а в нутро. Вот так и плывут: она — сквозь кошмары, он — сквозь своё «я всё знаю». И где-то между вспышками страха и глупыми шутками про призраков-вуайеристов рождается эта... связь. Хрупкая, как паутина, но цепкая. Лулу уже не орет по ночам — научилась шептать: «Я здесь». А Мадс, глядя на неё, впервые задумался: может, чувства — это и есть та самая магия, которую он искал?

И ведь фишка в чём — самое жуткое не призраки. А то, как два одиночества, столкнувшись, вдруг перестают бояться темноты. Ну, почти.

(Чувствуешь, да? Вот это вот всё — оно не про ужасы, а про то, как страх может стать мостиком к чему-то большему. Или, может, я просто слишком много думаю. Но, блин, это же правда цепляет.)