Пингвины моей мамы (1 сезон)

Гоша стоял у окна, глядя на двор, где снег лежал, как вата, — не пушистый, а спрессованный, будто кто-то забыл его убрать. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Родители. Их разговоры теперь напоминали не диалоги, а монологи, которые пересекались где-то в воздухе, но не встречались. «Мы помогаем детям, Гоша, ты должен понимать», — говорили они, но он не понимал. Или не хотел. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Стендап-клуб стал его убежищем. Там, под тусклым светом ламп, пахнущих пылью и старыми книгами, он говорил. О школе, где его слова терялись в шуме коридоров. О Лере, которая смотрела на него, как на брата, а он хотел большего. О родителях, которые, казалось, забыли, что у них есть сын. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. И тогда он шутил. Шутки были горькими, как кофе, который он пил по утрам, но они заставляли людей смеяться. Или хотя бы улыбаться.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Родители пришли на его выступление. Не знаю, как они узнали — может, кто-то из соседей проболтался. Они сидели в последнем ряду, и Гоша видел, как мама сжала папину руку. Тени от света ламп плясали на их лицах, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Он говорил о них. О том, как они заботятся о чужих детях, но забывают о своём. О том, как он чувствует себя, будто старый диван, который уже не вписывается в интерьер.

После выступления мама подошла к нему. Её руки пахли мылом и чем-то ещё — может, печеньем, которое она пекла для младших. «Гоша, — сказала она, — мы...» И тут она замолчала. Не знаю, что она хотела сказать. Может, извиниться. Может, объяснить. Но слова застряли где-то в горле, как в том анекдоте про Штирлица.

Они поехали домой молча. В машине пахло пластиком и зимой. Гоша смотрел в окно, где снег теперь казался мягче, почти живым. Он не знал, что будет дальше. Но что-то изменилось. Или, может, начало меняться.