Моя левая нога (1989)

Кристи лежал на полу, как всегда. Пол — это его мир, его небо и земля одновременно. Тени плясали на потолке, то ли демоны, то ли просто отблески свечи, которую мать забыла потушить. Он... нет, скорее, они — его тело, его ноги, руки — начали двигаться иначе. Не так, как раньше. Не так, как у всех. Но разве это важно? Важно то, что он почувствовал: что-то изменилось.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Он... нет, не он. Его левая нога. Она дрогнула. Сначала едва заметно, как лист на ветру, потом сильнее. Мать замерла у двери, её глаза стали мокрыми, но она не плакала. Она никогда не плакала. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешался с запахом её фартука — мука, мыло, что-то ещё.

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Кристи смотрел на свою ногу, как на чужую. Она была его, но не совсем. Как в том анекдоте про Штирлица, где всё не то, чем кажется. Он попытался снова. Нога дрогнула. Потом ещё раз. И ещё.

Мать подошла ближе, её руки пахли хлебом и чем-то горьким, может, лекарством. Она не сказала ни слова. Зачем? Слова были лишними. Кристи чувствовал её взгляд, как тепло от печки в холодный день. Он... нет, они — он и его нога — начали двигаться вместе. Не сразу, не идеально, но вместе.

Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Это не просто движение. Это что-то большее. Как будто мир, который был плоским, вдруг стал объёмным. Как будто тишина заговорила.

Он не знал, что будет дальше. Но знал, что это только начало. Нога, которая была обузой, стала ключом. К чему? К миру? К себе? К чему-то, что даже словами не назвать.

Мать улыбнулась. Не широко, не ярко. Но это была улыбка. И в ней было всё: и боль, и надежда, и что-то ещё, что не выразить ни словами, ни красками.

Кристи закрыл глаза. Запах древесины, тепло материнских рук, дрожь в ноге — всё смешалось. И где-то в этом хаосе родилось что-то новое. Что-то, что не объяснить, но можно почувствовать.

Или это только начало?