Грек Зорба (1964)

Бэзил стоял на краю обрыва, глядя вниз, где море билось о скалы, как будто пыталось вырваться из каменных объятий. Или, может, наоборот — втиснуться глубже. Он не знал. Ветер нёс с собой запах соли и чего-то ещё — старой древесины, пахнущей временем, как будто остров дышал через эти доски, выброшенные на берег. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Местные. Сначала казалось, что они просто не замечают его, но потом он понял: они замечали слишком много. Каждый его шаг, каждое слово — всё это становилось частью их тихого, но неумолимого суда.

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную и тяжёлую. Бэзил чувствовал её на коже, как будто она обволакивала его, не давая дышать. Или, может, это был страх? Страх перед тем, что он не сможет понять их. Не сможет стать своим.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Зорба появился как будто из ниоткуда — или, может, он был там всегда, просто Бэзил его не замечал. Его смех разорвал эту ватную тишину, как нож. Зорба. Человек, который говорил с жизнью на «ты», как будто они старые друзья. Он учил Бэзила видеть красоту в том, что раньше казалось хаосом. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Шахта. Она стала их общим делом, но не только делом. Это было что-то большее. Зорба говорил, что земля — как женщина: её нужно чувствовать, понимать, а не просто копать. Бэзил начал верить ему. Постепенно. Не сразу.

И вот однажды, когда солнце садилось, окрашивая небо в цвета, которые даже назвать нельзя — они были слишком живыми, — Бэзил понял. Настоящее богатство — не земля, не шахта. Это... что-то другое. Что-то, что нельзя потрогать, но можно почувствовать.

Зорба улыбнулся, как будто знал это всегда. И, может, так и было.