Хладнокровный Люк (1967)

Люк вышел из бара, и ночь обняла его, как старая знакомая. Небо было низким, почти прижималось к земле, а звёзды — редкими, будто кто-то забыл их рассыпать. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе — его ноги, будто сами по себе, повели его к автостоянке. Там, в тусклом свете фонарей, монетоприемники блестели, как зубы хищника. Дюжина. Ровно дюжина. Он не считал, но потом, уже в камере, кто-то сказал ему это число. Два года. Южные штаты. Ремонтно-строительные работы.

Тюрьма встретила его запахом старой древесины, пахнущей временем, и металла, который будто впитывал в себя все крики, все стоны. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Или в песок. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Люк привык испытывать судьбу. На войне он делал это каждый день, будто играл в карты с самим дьяволом. И тюрьма стала для него очередной партией. Но здесь ставки были другими. Здесь он боролся не с врагом, а с чем-то внутри себя. С напряжением, которое копилось, как ржавчина на старых гвоздях. Свобода. Она была где-то рядом, но не в стенах, а в его голове.

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Он смотрел на них и думал о том, что всё это — лишь испытание. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я.

Каждый день был похож на предыдущий, но не совсем. Как будто кто-то переставлял детали в пазле, и картина менялась, оставаясь той же. Люк шёл, работал, молчал. И ждал. Не знаю, чего именно. Но ждал.

Иногда он ловил себя на мысли, что тюрьма — это не место, а состояние. Как сон, из которого не можешь проснуться. Или как тот самый монетоприемник, который ты крутишь, пока не поймёшь, что он пуст.

Но Люк не сдавался. Он никогда не сдавался.