Всё о Еве (1950)

Марго Ченнинг. Её имя звучало как заклинание, как обещание чего-то большего, чем просто слава. Она была... нет, скорее, она *есть* — живая легенда, женщина, которая могла заставить зал замолчать одним взглядом. Но что-то изменилось. Не сразу, конечно. Сначала это было почти незаметно: её смех стал чуть тише, взгляд — чуть дальше. Она всё ещё блистала, но... вы чувствуете это? Как будто свет стал тусклее, а тени — длиннее. Или это только мне так кажется?

И тут появилась Ева. Скромная, почти невидимая, как тень. Она вошла в жизнь Марго так тихо, что никто и не заметил, когда именно это случилось. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Ева стала её тенью, её отражением, её... нет, скорее, её зеркалом. Но зеркало, как известно, может искажать. Или отражать то, что мы не хотим видеть. Марго этого не заметила. А может, не захотела замечать.

Аддисон Де Витт заметил. Он всегда замечал. Его взгляд, холодный и острый, как лезвие, прорезал всё насквозь. Он увидел в Еве то, что другие не хотели видеть: голод. Не просто амбиции — нет, это было что-то глубже, почти животное. И он решил... нет, скорее, он позволил себе сыграть с ней. Как в том анекдоте про Штирлица: он знал, что она знает, что он знает. Игра началась.

Ева училась быстро. Слишком быстро. Она впитывала всё, как губка, — слова, жесты, интонации. Но что-то в ней было... не так. Не то чтобы фальшиво, скорее, слишком идеально. Как будто она играла роль самой себя. Или кого-то другого? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

А потом... потом всё пошло под откос. Марго, такая сильная, такая непоколебимая, вдруг оказалась на краю. Ева поднималась всё выше, оставляя за собой обломки. И Аддисон? Он наблюдал, как всегда, с той же холодной улыбкой. Но даже он, циник до мозга костей, не мог не восхищаться её хладнокровием. Или это был страх?

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с ароматом духов Евы — слишком сладких, почти удушающих. И где-то в этой тишине, в этом хаосе, Марго поняла: её время прошло. Или, может быть, его никогда и не было?