100 дней в джунглях (2002)

Джунгли. Они всегда кажутся тихими, пока не окажешься внутри. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, липкую, пропитанную запахом гниющих листьев и чего-то ещё, чего ты не можешь назвать. Ты идёшь, а она обволакивает, как мокрая простыня. И вдруг — треск. Ветка? Змея? Или это они? Террористы. Нет, скорее, их лидер, тот, с глазами, как у голодного ягуара. Он... нет, они начали двигаться иначе. Быстрее. Жёстче. Как будто время сжалось, как пружина, и вот-вот выстрелит.

Заложники. Шесть канадцев, двое из которых уже не могут идти без поддержки. И две туристки — испанский у них идеальный, но глаза выдают: они понимают больше, чем говорят. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Одна из них, та, что постарше, смотрит на террористов так, будто видит сквозь них. Или сквозь себя. Её взгляд — как нож, который режет, но не кровь, а что-то другое. Что? Не знаю. Может, страх. Или надежду. Или то, что остаётся, когда надежды уже нет.

Переговорщики. Бывшие ЦРУшники, но не те, что в фильмах. Они знают, как пахнет страх — не пот, а именно страх. Как старая древесина, пахнущая временем. Им дали три миллиона. Требуют двадцать. Компромисс? Возможно. Но компромисс — это когда обе стороны хотят жить. А здесь... здесь кто-то хочет умереть. Или заставить умереть других. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Джунгли смеются. Нет, не смеются — шепчут. Что-то о том, что никто не выйдет отсюда целым. Никто. Даже те, кто думает, что контролирует ситуацию. Особенно они.

И вот вопрос: что страшнее — автомат у виска или эта тишина, которая ждёт? Которая знает, что ты уже её часть. Как в том анекдоте про Штирлица, только смешного тут ничего нет.