Красная вишня (1995)

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, вязкую, и даже дыхание стало громче, чем оно есть на самом деле. Дети сидели в углу, прижавшись друг к другу, как стая испуганных воробьёв. Саша... нет, скорее, они все начали двигаться иначе, когда услышали гул вдалеке. Это был не просто шум — это был звук, который они уже знали, но не хотели признавать. Война. Она приближалась, как тень, которая растёт, даже когда солнце уже зашло.

Лена, тихая, почти невидимая, вдруг запела. Её голос — тонкий, как ниточка, — прорвал эту ватную тишину. Не знаю, как она это сделала, но это сработало. Другие подхватили, сначала неуверенно, потом всё громче. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Музыка, даже такая простая, как детская песня, может стать щитом. Хрупким, но щитом.

Воспитатели — строгие, но... нет, не строгие. Просто они знали, что мягкость сейчас — это роскошь. Они смотрели на детей, и в их глазах было что-то, что я не могу назвать. Не жалость, нет. Скорее, решимость. Как будто они уже видели, чем это закончится, и всё равно шли вперёд. «Собирайтесь», — сказал один из них, и это прозвучало не как приказ, а как... молитва. Или предупреждение.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Эвакуация. Дорога. Долгая, бесконечная, как в том анекдоте про Штирлица, где он идёт, а конца не видно. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Запахи — пыль, пот, старое дерево, пахнущее временем, — всё смешалось в один густой коктейль. Дети шли, спотыкаясь, но не падая. Они держались. За что? За кого? За себя, за друг друга, за эту странную веру в то, что где-то там, за горизонтом, есть что-то лучшее.

И вот они остановились. Не потому, что дошли, а потому, что больше не могли. Саша посмотрел на Лену, и она улыбнулась. Не знаю, как она это сделала, но это сработало. Снова.