Реальная любовь 2: Парижские истории (2008)

Эрик сидел в кафе на Монмартре, курил и смотрел, как дым растворяется в холодном воздухе. Париж. Город, который всегда казался ему декорацией к фильму, который он так и не снял. Или снял, но не так, как хотел. В голове крутились обрывки диалогов, сцен, мелодий. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Анна и Мари. Две женщины, два мира. Анна — яркая, как вспышка камеры, но с какой-то внутренней трещиной, которую он чувствовал, но не мог назвать. Мари — тихая, как закат над Сеной, но с этой её привычкой говорить о будущем так, будто оно уже наступило. Ребёнок. Её ребёнок. Не его. Или... нет, неважно.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Он сидел между ними за столом, и тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Анна смеялась, но смех был какой-то стеклянный. Мари молчала, но её молчание было громче любого слова. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Он вспомнил, как однажды ночью, после съёмок, зашёл в старую церковь. Запах старой древесины, пахнущей временем, и свечей, которые кто-то забыл задуть. Он стоял там, и вдруг понял, что не знает, зачем пришёл. Может, искать ответы? Или просто спрятаться? Но ответов не было. Только тишина. И этот запах.

Анна говорила, что он слишком много думает. Мари — что он слишком мало чувствует. А он? Он просто хотел снять фильм. Фильм о любви. Настоящей. Не той, что в кино, где всё ясно с первого кадра. А той, где всё запутано, как нитки в кармане старого пальто. Где счастливый конец — это не конец, а начало чего-то нового. Или, может, просто пауза.

Он затушил сигарету, посмотрел на часы. Время. Оно всегда куда-то утекает, как вода сквозь пальцы. Анна ждала его в студии. Мари — дома. Или это уже не её дом? Он встал, оставил деньги на столе. Париж. Город, который никогда не спит. Или спит, но только на одном глазу. Как в том анекдоте про Штирлица.

Он вышел на улицу. Ветер поднял с тротуара лист бумаги — чей-то черновик, обрывок текста. Он поднял его, но слова уже стёрлись. Осталось только ощущение. Что-то важное. Что-то, что он, возможно, никогда не поймёт.