Неспящие в Сиэттле (1993)

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, вязкую, и каждое движение в ней даётся с усилием. Радиоведущий, Джона, нет, Сэм — да, Сэм, — сидит в студии, освещённой тусклым светом настольной лампы. Его пальцы скользят по краю письма, слегка шершавому, как будто его писали на коленке, в спешке. Или, может, просто ребёнок старался выводить буквы аккуратно, но рука дрожала. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивается с лёгким ароматом кофе, который уже остыл, но всё ещё держит в себе что-то живое.

Письмо. Маленький мальчик. Нет, не просто мальчик — Джона, его сын. Сын, который пишет, что хочет найти маму. Не просто маму, а *её*. Ту, которая сможет всё исправить. Или, может, просто быть рядом. Сэм читает вслух, и голос его дрожит, как будто он сам не уверен, стоит ли это делать. Но он делает. И слова, такие простые, такие детские, разлетаются в эфир, как искры.

А потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Не сразу, не вдруг, но где-то там, за сотни миль, она услышала. Анни. Нет, Энни. Да, Энни. Она сидит в своей квартире, где пахнет свежей краской и старыми книгами, и вдруг понимает, что это не просто письмо. Это что-то большее. Как будто кто-то взял её за руку и сказал: «Смотри. Вот он. Твой шанс».

Но шанс на что? На любовь? На счастье? Или просто на то, чтобы перестать быть одной? Она смотрит на помолвочное кольцо, которое лежит на столе, рядом с чашкой чая. Оно такое холодное, такое... чужое. А голос Сэма в радио — тёплый, как будто он рядом.

Тени за окном пляшут, как демоны. Или как пьяные на субботней вечеринке. Она не может решить. Или не хочет. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

А потом она пишет письмо. Не ему. Нет, скорее, им. Им обоим. И ждёт. Тишина снова накрывает её, но теперь она другая. Теперь в ней есть что-то живое.