Гитлер: Восхождение дьявола

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Германия, 20-е годы. Воздух густой, как суп, которым давно не пахло в домах рабочих. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивается с дымом от сигарет и горечью разочарования. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, и каждый шаг отдаётся глухо, как в пустом зале. Или в пустой голове. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Гитлер... нет, не он один. Они. Те, кто стоял за ним, кто шептал ему на ухо, кто видел в нём инструмент. Он был голосом, но голосом, который эхом разносился по улицам, по пивным, по сердцам. Его слова — не просто слова. Они были как нож, который входил в плоть, не оставляя ран, но меняя что-то внутри. Обещания величия, мечты о возрождении... или, может, просто жажда мести? Трудно сказать. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке, где уже никто не помнит, с чего всё началось.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Не сразу, конечно. Сначала — шепот. Потом — крик. Потом — тишина, но уже другая. Та, что давит на грудь, как будто кто-то положил туда камень. Или, может, это просто страх? Страх, который стал привычным, как запах гари после бомбёжки.

Он... они... нет, всё-таки он. Гитлер. Человек, который стал символом. Или, может, антисимволом? Его риторика — это не просто слова. Это как в том анекдоте про Штирлица: всё кажется простым, пока не понимаешь, что за этим стоит. А за этим стояло всё: отчаяние, гнев, жажда перемен. Или, может, просто жажда власти?

И вот он — на вершине. Но вершина ли это? Или пропасть, замаскированная под трибуну? Тени снова пляшут, но теперь они длиннее, темнее. И запах... запах уже не древесины. Это что-то другое. Что-то, что нельзя назвать, но нельзя и забыть.

И ты сидишь, смотришь на экран, и думаешь: как? Как один человек... нет, не один. Они. Все они. Как они смогли? Или, может, вопрос не в том, как они смогли, а в том, как мы позволили?

Тишина. Опять тишина. Но теперь она другая. Теперь она звучит.