Изо всех сил (1987)

Линкольн Хоук ехал по шоссе, и дорога перед ним казалась бесконечной — не просто длинной, а какой-то... нет, скорее, бесконечной в смысле, что она вела не только в Лас-Вегас, но и куда-то глубже. Внутрь. Внутрь него самого, может быть. Руль в его руках был холодным, как будто металл впитывал всю ночную сырость, а запах старой древесины в кабине — нет, не древесины, скорее, кожаного сиденья, которое пахло временем и потом, — напоминал о чём-то давно забытом. О чём? Он не мог вспомнить. Или не хотел.

Тени за окном плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Он смотрел на них, но видел другое: лицо сына. Того самого, которого оставил десять лет назад. Не просто оставил — бросил. Нет, не бросил. Скорее, отпустил. Или сам убежал? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось, что иногда мы убегаем не от людей, а от самих себя?

В Лас-Вегасе его ждал чемпионат. Армрестлинг. Руки, стол, тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Но это было позже. Сейчас же... сейчас он думал о ней. О бывшей жене. Она болела. Сердце. Что-то с сердцем. Он не знал подробностей, но это звучало как приговор. Или как шёпот, который он не мог расслышать. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Когда он стоял у её двери, и запах лекарств смешивался с ароматом её духов — тех самых, которые она всегда носила. Как будто время остановилось. Или, может, оно просто замедлилось, как в том анекдоте про Штирлица.

А ещё был тесть. Любимый тесть. Тот, кто всегда верил в него, даже когда он сам в себя не верил. Но теперь его охраняли. Почему? Линкольн не знал. Или знал, но не хотел признавать. Он пробирался через забор, чувствуя, как колючая проволока царапает кожу. Боль была... нет, не боль, скорее, напоминание. О чём? О том, что он всё ещё жив.

И сын. Сын. Он должен был вернуть его. Не просто увидеть — вернуть. Но как? Как вернуть то, что ты сам разрушил? Тишина. Опять тишина. Или это просто шум в голове? Вы слышите?