Как Гринч украл Рождество! (1966)

Гринч. Зеленый, как плесень на старом хлебе, и такой же кислый. Он жил на горе, где ветер выл, как голодный зверь, а снег лежал плотно, словно одеяло, которое слишком долго не стирали. Его дом — нет, скорее, его логово — пахло сыростью и одиночеством. Запах старой древесины, пропитанной временем, смешивался с чем-то горьким, как будто стены впитали все его обиды. А их было много.

Каждый год, когда в Ктограде начинали готовиться к Рождеству, Гринч чувствовал, как что-то внутри него сжимается. Не просто раздражение — нет, это было глубже. Как будто кто-то взял его сердце и сжал в кулаке, пока оно не стало крошечным, сухим, как изюм. Он смотрел вниз, на город, где огни мигали, как глаза глупых, счастливых существ. Они пели, смеялись, обнимались. И каждый раз, когда он слышал их песни, ему хотелось... что? Заткнуть уши? Нет. Уничтожить это. Все это.

И вот однажды — нет, не однажды, это слишком банально. Скорее, в тот момент, когда терпение лопнуло, как перетянутая струна, он решил. Решил, что хватит. Он... нет, они — он и Макс, его пес, который был больше похож на меховой комок с глазами, — начали двигаться. План был прост, как в том анекдоте про Штирлица: украсть Рождество. Не просто подарки, нет. Все. Еду, украшения, даже запах сосны и имбирного печенья.

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке, когда он пробирался через город. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, тяжелую. Он крал, не оставляя следов, кроме легкого шороха, который, возможно, был только в его голове. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

А потом это случилось. То, чего он не ожидал. Не крики, не паника. Тишина. И в этой тишине — что-то, что он не мог понять. Что-то, что заставило его остановиться.

Но об этом позже.