Принц Египта (1998)

Волны Нила, медленные, как дыхание спящего гиганта, принесли её к ступеням дворца. Корзина. Нет, не просто корзина — плетёная колыбель, пропахшая речной тиной и солнцем. В ней — младенец. Кто-то скажет: случайность. Кто-то — знак. Фараон, конечно, выбрал второе. Или нет? Может, он просто увидел в этом шанс — или угрозу? Кто знает. Но ребёнка он взял. Назвал Моисеем.

Моисей и Рамзес. Два мальчика, два мира. Один — кровь и плоть власти, другой — песок и тайна. Они росли как братья. Или как... нет, скорее, как два дерева, чьи корни сплелись так тесно, что уже не понять, где чьи. Но стволы тянутся в разные стороны. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Моисей узнал. Не сразу — по кусочкам, как пазл, который складывается в картину, от которой хочется отвернуться. Он ушёл. Нет, не ушёл — сбежал. В пустыню. Где песок скрипит на зубах, а ветер воет, как голодный зверь.

А Рамзес... Рамзес остался. Трон, власть, золото. Но что-то внутри него треснуло. Или это только кажется?

Их встреча через годы. Моисей — уже не тот мальчик. Он... нет, они оба изменились. Но Рамзес не хотел видеть. Не хотел слышать. «Отпусти мой народ», — сказал Моисей. Или это было что-то другое? Что-то, что нельзя выразить словами?

Десять казней. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Запах крови, страха, горящего тростника. И тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату.

Исход. Море расступилось. Или это был мираж? Нет, слишком реально. Слишком... влажно. Соль на губах, песок под ногами. И Рамзес смотрел, как уходит то, что он не мог удержать.

Конец? Нет, скорее, начало. Но чьё? Их? Или... нашего?

(Тут что-то недоговорено. Но это и к лучшему.)