Аладдин (1992)

Аграба. Город, где пыль на базарах пахнет специями и временем, а тени от минаретов ложатся на землю, будто чёрные шёлковые ленты. Или, может, это не тени, а что-то другое? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Всё здесь кажется немного не тем, чем выглядит. Даже Аладдин — вроде бы просто воришка, но... нет, скорее, он больше, чем просто воришка. Он — как ветер, который нельзя поймать, но который всегда рядом. Или как тот запах старой древесины, который витает в лавках старьёвщиков: не поймёшь, откуда он, но он есть.

Однажды — это случилось так внезапно, что даже Абу, его верная обезьянка, не успела пискнуть, — всё изменилось. Джафар. Его имя звучало, как змеиный шелест, и он сам был похож на змею: холодный, скользкий, с глазами, которые видели слишком много. Он хотел лампу. Нет, не просто хотел — он жаждал её, как жаждут воды в пустыне. И он знал, что Аладдин — ключ. Но ключ к чему? К лампе? Или к чему-то большему?

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, и даже дыхание стало громким. А потом — свет. Нет, не свет, а что-то ярче, огненное, живое. Джинн. Он появился, как шутка, которую ты не ожидаешь, но которая заставляет смеяться до слёз. «Три желания, — сказал он, — но будь осторожен с последним». Почему с последним? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Жасмин. Она была как луна в ночи — холодная, но светящаяся. Или, может, она была как огонь? Нет, скорее, как ветер, который нельзя поймать. Она и Аладдин — они были двумя половинками одного целого, хотя сами этого ещё не знали. Или знали?

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Аладдин, Жасмин, Абу, Джинн — они стали чем-то большим, чем просто друзья. Они стали... историей. Или, может, легендой? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

И всё это — ради лампы. Или не ради неё?