Часы посещения (2024)

Альма — женщина, у которой, казалось бы, всё в порядке: дом в Бордо, просторный, уютный, быт налажен. Но тишина в этих пустых комнатах такая, что звенит в ушах. Каждый день — как под копирку: утренний кофе, магазин, поездка в эту проклятую тюрьму к мужу, который угробил кого-то пьяным за рулём. Жизнь будто сжалась до размеров тюремного коридора — пока в одной из очередей она не сталкивается с Миной. Та — вся в слезах, с грудничком на руках, да ещё и с синяками под глазами. Видно, ночей не спит. Муж Мины, как выяснилось, тоже за решёткой — ювелирку грабил, дурак.

И вот представьте: две женщины — одна в Chanel, другая в стёганой куртке с рынка — стоят в этом адском холле, пахнущем дезинфекцией, и вдруг понимают, что могут друг другу улыбнуться. Без слов. Альма, которая обычно таких, как Мина, брезгливо обходила стороной, вдруг протягивает ей платок: «У тебя помада размазалась». А та сквозь сопли выдаёт: «Да я, по-хорошему, вообще не краситься должна — ребёнок всё лицо изрисует».

И понеслось. Теперь они в кафешке возле тюрьмы делят круассаны. Альма учит Мину, как с документами разобраться, та в ответ смешит историями про то, как пелёнки в микроволновке сушила. Смех сквозь слёзы, знаете ли. И ведь странно: Альма раньше думала, что эти походы в тюрьму её добивают, а теперь — ждёт их. Потому что Мина с её вечным «Ой, да чё они там копаются!» вдруг делает этот кошмар... почти человечным.

А ещё там, в этой очереди, другие лица появляются — бабушка с передачкой для внука-наркомана, жена какого-то вора в законе в норковой шубе. Все разные, но глаза одинаковые — усталые, выгоревшие. И как-то само собой выходит, что они теперь кофе вместе носят, делятся сигаретами, смеются над охранниками-буками. Жизнь, которая казалась разбитой вдребезги, вдруг склеивается — криво, с щелями, но держится.

Альма иногда ловит себя на мысли: вот ведь — мужья-то их посадили, а свободу они нашли друг в друге. Ирония, да? Хотя какая уж там свобода — просто научились дышать полной грудью даже в этом вонючем тюремном скверике, где воробьи крошки с лавочек клюют.

И знаешь, что самое странное? Раньше она думала, что всё это — наказание. А теперь... Теперь это просто жизнь. Со всеми её трещинами, смехом, слезами и этими дурацкими круассанами, которые всегда чуть пережарены. Но они вкусные. Особенно когда делишь их с кем-то.