О рыбаке и рыбке (2002)

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Странствующие шуты — или клоуны? — вышли на сцену, и сразу стало ясно: это не просто спектакль. Это что-то вроде игры, где правила пишутся на ходу. Декорации из фанеры, слегка кривые, будто вырезанные детской рукой, но в этом была своя прелесть. Море — ткань, синяя, с серебряными бликами, которую они то натягивали, то отпускали, создавая волны. Или это были не волны, а что-то другое? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Главная роль — она. Светловолосая, с волосами, уложенными так, будто они и правда были хвостом. Хвостом золотой рыбки. Или, может, это просто фантазия, игра света? Она двигалась плавно, но иногда резко, как будто вспоминала, что играет не рыбу, а человека, который играет рыбу. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с чем-то сладковатым — то ли грим, то ли ладан. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Или в воду. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Она заговорила. Голос был не её — низкий, с хрипотцой, будто из глубины. Или это был голос моря? Ткань колыхнулась, и я вдруг почувствовал, как что-то холодное касается кожи. Не вода, нет. Скорее, память о воде.

Старик — он был где-то за кулисами, его голос доносился оттуда, как эхо. Но старуха... её не было. Или она была везде? В каждом движении шутов, в каждом скрипе фанеры.

Конец. Или нет? Они ушли, оставив после себя ощущение, будто что-то важное осталось недоговорённым. Как в том анекдоте про Штирлица, где всё понятно, но ничего не ясно.