Эти чертовы годы (2020)

9 апреля 1940 года. Дания. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, липкую, как будто кто-то выключил мир. Но это только на первый взгляд. Внутри, под этой обманчивой оболочкой, всё кипело. Городок, спокойный, как старый кот на солнце, вдруг оказался на краю пропасти. Или, может, он уже давно там стоял, а мы просто не замечали? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Карл. Нет, скорее, они — Карл и его семья. Они начали двигаться иначе. Карл, промышленник с руками, пахнущими металлом и маслом, с головой, полной цифр и планов, вдруг увидел в оккупантах не угрозу, а... возможность. Да, именно так. Возможность. Как в том анекдоте про Штирлица, где всё не то, чем кажется. Только здесь не смешно. Его жена, Анна, смотрела на него так, будто видела впервые. Её глаза, обычно тёплые, как осенний чай, стали холодными, как лёд. Она... нет, они оба знали, что что-то сломалось. Но что именно? Слова? Доверие? Или просто время, которое, как старый механизм, начало скрипеть и давать сбои?

Петер, их сын, студент с горящими глазами и сердцем, полным гнева, ушёл. Не в буквальном смысле — он всё ещё жил в доме, но его мысли были где-то далеко. В подполье. В сопротивлении. В чём-то, что Карл не мог понять. Или не хотел. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с запахом тревоги, которая витала в доме. Тени плясали на стенах, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Кто знает? Может, это одно и то же.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Карл стоял перед зеркалом, смотрел на своё отражение и вдруг понял, что не узнаёт его. Кто этот человек? Тот, кто продал душу за прибыль? Или тот, кто просто пытался выжить? Вопросы, на которые нет ответов. Или, может, ответы есть, но они слишком страшные.

Анна молчала. Но её молчание было громче крика. Петер исчез. Не физически — он просто стал призраком в собственном доме. И Карл... он стоял на краю. Не пропасти, нет. Чего-то большего. Чего-то, что он не мог назвать. Или не хотел.

Война обострялась. Линии фронта проходили не только через города, но и через сердца. И каждый должен был решить: за кого он? За что он? Или, может, против чего?

Тишина. Она всё ещё была здесь. Но теперь она звучала иначе. Как предупреждение. Или как приговор.