Зачарованные (2019)

Колин шла по узкой улочке, где тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. В руке — диктофон, в голове — вопросы, которые она переписывала уже третий раз. Симон. Художник. Человек, который утверждал, что видел дух своей матери. Не призрак, нет, именно дух. Разница, как он говорил, была в деталях. В запахе. В том, как воздух вокруг становился плотнее, будто его можно было потрогать.

Она вспомнила Азар. Соседка, которая неделю назад рассказывала что-то похожее. Про отца. Про то, как он стоял в дверном проёме, пахнущем старой древесиной, пахнущей временем. Или это был запах её воспоминаний? Колин не могла понять. Но параллелизм, эта странная связь, заставлял её думать. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Симон встретил её у двери своей мастерской. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Он был высокий, с руками, испачканными краской, но не той, что из тюбиков. Словно он только что вышел из какого-то другого мира. Его глаза — серые, но с оттенком, который она не могла назвать. Может, это был просто свет?

Он говорил о матери. О том, как она приходила к нему ночью, когда он работал. «Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату», — сказал он. Колин почувствовала, как её кожа покрылась мурашками. Или это был ветер?

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Он подошёл ближе. Его дыхание пахло кофе и чем-то ещё — терпким, как полынь. Она хотела отстраниться, но не смогла. Его слова, его взгляд, его... всё это было как магнит. Она чувствовала, как её профессиональная этика начинает трещать по швам. Но разве это важно, когда ты стоишь на грани чего-то большего?

Они говорили часами. Или минутами? Время в мастерской текло иначе. Тени на стенах менялись, как в том анекдоте про Штирлица, где всё не так, как кажется. Она ловила себя на мысли, что её интерес к Симону — это не только желание раскрыть его тайну. Это было что-то глубже. Что-то, что она не могла назвать.

Когда она уходила, он сказал: «Ты вернёшься». Не вопрос, не просьба. Констатация. И она знала, что он прав. Потому что это было не просто интервью. Это было начало. Или конец? Кто знает.