Быстрый бегун (2000)

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, вязкую, и даже дыхание стало громче, чем крик. Братья стояли на краю льда, где он уже начинал трещать, как старый пол в заброшенной хижине. Атанарджуат, высокий, с лицом, высеченным из камня, смотрел вдаль. Амакджуаг, его брат, чуть ниже, но шире в плечах, нервно перебирал пальцами рукоять ножа. Они... нет, скорее, он начал говорить первым, но слова застряли где-то в горле, как рыбья кость. Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я.

Оки, сын вождя, был как тот ветер, что дует с юга: горячий, резкий, но пустой. Его хвастовство раздражало, как песок в обуви. Атуат, с её глазами, похожими на тёмные озёра, отвергла его. Не сказала прямо, но её молчание было громче крика. Атанарджуат... он даже не пытался завоевать её. Она просто пришла к нему, как снег, который ложится тихо, но навсегда. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Ночь, когда всё пошло наперекосяк, пахла дымом и чем-то ещё — старым, как будто время само начало гнить. Оки и его люди подкрались, как тени, но не те, что пляшут от костра, а те, что ползут по земле, цепляясь за неё когтями. Братья спали. Или нет? Атанарджуат проснулся от того, что кто-то дышит слишком близко. Запах старой древесины, пахнущей временем, ударил в нос. Он... нет, они начали двигаться иначе. Быстро, но не суетливо. Как волки, которые знают, что за ними следят.

Драма? Да, конечно. Но не та, что в театре, где всё ясно с первого взгляда. Здесь всё было как в том анекдоте про Штирлица: кажется, понятно, но потом оказывается, что нет. Предательство, зло, любовь — всё это смешалось, как краски в руке ребёнка, который ещё не знает, что рисует. Атанарджуат сражался не только за свою жизнь, но и за что-то большее. За честь? За племя? Или просто за то, чтобы утро наступило снова?

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Лёд трещал, но не ломался. Тишина вернулась, но уже другая — тяжёлая, как камень на груди. И где-то в этой тишине осталось то, о чём никто не говорил вслух. Может, это и есть самое важное.