Жан де Флоретт (1986)

Юголен вернулся с войны. Не с той, где стреляют, а с той, где ждут. Где время тянется, как резина, и пахнет порохом, но не от выстрелов — от пыли, от земли, от чего-то ещё. Он... нет, скорее, они — он и его тень — начали двигаться иначе. Как будто кто-то переставил мебель в его жизни, и теперь он спотыкался о невидимые углы.

Гвоздики. Да, гвоздики. Он решил, что это будет его делом. Не знаю, почему именно они. Может, потому что они пахнут не так, как всё вокруг. Не пылью, не потом, не старыми досками, которые хранят запах времени. А чем-то... чистым. Но для гвоздик нужна вода. А вода — это всегда что-то большее, чем просто вода.

Дядюшка. Богатый, упрямый, с глазами, как у старого волка. Он хотел, чтобы Юголен продолжил род. Не знаю, что он под этим подразумевал — детей, землю, имя? Но он готов был помочь. Купить поле. Только вот поле это было у соседа. Не просто соседа — врага. Или, может, врагами они стали потом. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я.

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. И в этой тишине они говорили. О деньгах, о земле, о воде. Но за каждым словом стояло что-то другое. Что-то, что нельзя было назвать.

Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Как будто в этой истории есть что-то, что не укладывается в слова. Как запах старой древесины, который нельзя описать, но он есть. Или как прикосновение к чему-то шершавому, что оставляет след на коже.

Юголен стоял у родника. Вода была холодной, почти ледяной. Он смотрел на неё, но видел что-то другое. Может, своё будущее. Может, прошлое. А может, просто отражение облаков, которые плыли куда-то, не зная, куда.

И всё это время где-то рядом был дядюшка. С его планами, его амбициями, его... чем-то ещё. Что-то, что он не говорил. Что-то, что осталось между строк.

А гвоздики... они всё ещё пахли. Чисто. Как будто ничего не случилось.