Капкан (1966)

Хижина Джона-Зверя стояла на краю света, где ветер выл, как голодный зверь, а снег ложился на землю, будто пытаясь её похоронить. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Иви. Она была тихой, как тень, но не той, что скользит за тобой, а той, что прячется в углу, боясь света. Её глаза — тёмные, почти чёрные — смотрели сквозь тебя, будто видели что-то, чего ты не замечаешь. Или не хочешь заметить.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Не сразу, конечно. Сначала была тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, тяжёлую. Джон-Зверь, привыкший к одиночеству, вдруг почувствовал, что его пространство изменилось. Не стало меньше, нет. Оно стало другим. Как в том анекдоте про Штирлица, где всё на месте, но что-то не так. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Он начал с малого. Показывал ей, как ставить капканы, как разделывать добычу. Руки её дрожали, но она повторяла за ним, как будто боялась, что если остановится, то снова замрёт. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с ароматом свежей крови. Это было странно, но в этой странности была какая-то... гармония. Или нет, не гармония. Скорее, баланс. Хрупкий, как лёд на реке ранней весной.

Тени плясали на стенах хижины, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Джон-Зверь иногда ловил себя на мысли, что они живут своей жизнью, отдельной от них. Иви, сидя у огня, смотрела на эти тени, и он не мог понять, видит ли она то же, что и он. Её молчание было не пустым — оно было наполнено чем-то, что он не мог назвать. Страхом? Нет, не только страхом. Чем-то большим.

Однажды ночью, когда ветер стих, а звёзды висели так низко, что казалось, их можно коснуться рукой, она вдруг протянула ему чашку чая. Неловко, почти робко. Он взял её, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. Это было... что это было? Нежность? Или просто случайность? Он не знал. Но в тот момент что-то изменилось. Или, может, начало меняться.

А потом... потом он заметил, что она иногда улыбается. Не широко, нет. Только уголки губ слегка поднимаются, как будто она боится, что если улыбнётся шире, то улыбка сломается. И он начал улыбаться в ответ. Не сразу, нет. Сначала это было странно, как будто он забыл, как это делается. Но потом... потом это стало естественным.

И всё же, что-то оставалось недоговорённым. Что-то, что висело между ними, как туман над озером на рассвете. Он не знал, что это. И, может, она тоже не знала. Но это было. И, может, это было важно.