Дипломатия (2014)

Ночь. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, вязкую. Париж замер, как будто сам город знал, что его судьба висит на волоске. Где-то вдалеке — выстрелы, но они кажутся приглушёнными, словно доносятся из другого времени. Или, может, это просто эхо? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Рауль Нордлинг сидит в кабинете, заваленном бумагами. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивается с ароматом кофе, который уже остыл. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Мысли, слова, действия — всё спуталось в один клубок. Но он знает, что должен сделать. Должен. Иначе... Потом это случится. Ты поймёшь, о чём я.

Фон Хольтиц. Генерал. Человек, который никогда не колебался. Или так казалось? Нордлинг видел его глаза — холодные, как сталь, но в них что-то дрогнуло. Может, это была тень? Или отражение свечи, которая горела на столе, как в том анекдоте про Штирлица. Нет, не так. Свеча горела, но её свет был... странным. Будто она знала, что скоро погаснет.

— Париж — это не просто город, — начал Нордлинг, подбирая слова. — Это... нет, скорее, это всё. История, культура, душа. Вы понимаете? Или... — он замолчал, глядя на генерала. Тот сидел, неподвижный, как статуя. Но в его руке, сжимающей стакан, что-то дрогнуло. Или это был свет?

Тени плясали на стенах, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Нордлинг чувствовал, как его собственное дыхание становится тяжелее. Он говорил о человечности, о чести, о том, что иногда долг — это не слепое подчинение. Но слова казались пустыми, пока он не коснулся чего-то настоящего. Запах пороха, смешанный с запахом дождя, который вот-вот начнётся. Или уже начался?

Фон Хольтиц молчал. Но в его молчании было что-то новое. Не решимость, нет. Скорее... сомнение. Оно висело в воздухе, как туман над Сеной. Или как дым от сигары, которую он так и не закурил.

— Иногда героизм — это не подчинение, — сказал Нордлинг, почти шёпотом. — Иногда это... выбор. Трудный выбор.

Генерал вздохнул. Или это был стон? Ночь тянулась, как резина, готовая порваться. Но что-то изменилось. Что-то, что нельзя было выразить словами. Или, может, не нужно было.