Дачный романс (2014)

Борис ехал к даче, и дорога казалась ему длиннее, чем обычно. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе — машина, мысли, время. Всё как в том анекдоте про Штирлица, где каждая минута тянется, будто резина. Он нервно постукивал пальцами по рулю, представляя, как Анна встретит его. Новая жизнь, новый муж, а он — как призрак из прошлого, который явился за своими старыми вещами. Или не только за ними?

На заправке он заметил её — Марину. Она стояла у кассы, перебирая мелочь в ладони, и что-то в её взгляде заставило его подойти. Не знаю, как это объяснить, но иногда люди просто... притягиваются. Как два магнита, которые не могут иначе. Он предложил ей сыграть роль его возлюбленной, и она согласилась. Почему? Может, ей было скучно. Или она почувствовала что-то в его голосе — эту ноту неуверенности, которую он так старался скрыть.

Когда они подъехали к даче, Анна вышла на крыльцо. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Она смотрела на них, и Борис почувствовал, как что-то внутри неё дрогнуло. Ревность? Нет, скорее, недоумение, смешанное с обидой. А потом это случилось... ты поймёшь, о чём я.

Сергей, новый муж Анны, был вежлив, но в его глазах читалось напряжение. Он чувствовал, что что-то не так, но не мог понять, что именно. Борис и Марина играли свои роли — смеялись, обменивались взглядами, будто они действительно были парой. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке.

За ужином разговор неожиданно свернул на прошлое. Анна спросила Бориса о его новых отношениях, и он почувствовал, как её голос дрогнул. Марина, словно почуяв, что её роль становится слишком реальной, встала из-за стола, оставив их наедине.

Запах старой древесины, пахнущей временем, витал в воздухе. Борис смотрел на Анну, и вдруг понял, что всё это — игра, притворство, Марина — было лишь попыткой скрыть то, что он до сих пор чувствует. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Они сидели в тишине, и в этой тишине было что-то... недоговорённое. Как будто слова застряли где-то между прошлым и настоящим, и ни одно из них не могло прорваться наружу.