Ромео и Джульетта (1968)

Темнота зала была не просто отсутствием света — она была плотной, как бархат, обволакивающей, словно дыхание спящего гиганта. Тени плясали на стенах, то ли как демоны, то ли как пьяные гости на субботней вечеринке. Запах старой древесины, пропитанной временем, смешивался с ароматом воска и духов — густых, сладких, почти удушающих. И среди этого хаоса, этого великолепия, они встретились. Нет, не просто встретились — их взгляды скользнули друг по другу, как два корабля в тумане, которые не могут не столкнуться.

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Не так, как все остальные. Не так, как требовал этикет. Ромео — или это был просто его силуэт, угаданный в полумраке? — сделал шаг вперёд. Джульетта... она не отступила. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Их руки соприкоснулись — случайно? Нет, слишком уж вовремя. Её пальцы были холодными, как мрамор, но в них была жизнь, которая пульсировала, как будто пыталась вырваться наружу. Он... нет, они замерли. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, впитавшую всё, кроме их дыхания.

Их семьи? Вражда? В тот момент это казалось таким далёким, почти смешным. Как в том анекдоте про Штирлица: всё вокруг было важным, но не сейчас. Сейчас была только она. Только он. И этот зал, который вдруг стал меньше, теснее, будто стены сдвигались, чтобы удержать их вместе.

Но потом... потом что-то изменилось. Не сразу, не резко. Как будто кто-то вдохнул в комнату холодный воздух, и он разорвал этот миг на тысячи осколков. Они отошли друг от друга, но не полностью. Не до конца. Что-то осталось — недоговорённое, недосказанное. Как будто они уже знали, что это начало конца. Или начало чего-то большего?

Выбор слов здесь важен, но я не могу подобрать их точно. Может, это и к лучшему.