Цыпочка (2002)

Джессика проснулась. Нет, это не то слово. Она *очутилась*. Всё было не так, как должно быть. Руки — большие, грубые, с мозолями на ладонях. Она... нет, скорее, они начали двигаться иначе, будто кто-то переставил рычаги в её теле. Она потянулась к зеркалу, но отражение заставило её отшатнуться. Лицо — не её. Мужчина. Лет тридцати, с щетиной, которая колола пальцы, как наждачная бумага. И этот запах — смесь пота, дешёвого дезодоранта и чего-то ещё, старого, как будто из прошлого века. Запах, который не смыть.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Она вышла на улицу, и мир будто сжался. Люди смотрели на неё, но не так, как раньше. Никто не улыбался, не кивал, не здоровался. Она была невидимкой. Нет, хуже — она была *им*. Тем, кого избегают. Тем, кто не вписывается. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, и каждый шаг давался с усилием.

Она пошла в школу. Нет, не пошла — поплелась, как в том анекдоте про Штирлица, где он идёт, а за ним следят. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Она увидела себя. Нет, не себя — ту, кем она была. Джессику. Ту, которая смеялась, шутила, командовала. Но теперь это была чужая. Чужая, которая даже не заметила, как кто-то другой смотрит на неё из-за угла. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Джессика — нет, он — начал понимать. Понимать, что красота — это не то, что ты видишь в зеркале. Это то, как мир видит тебя. Или нет? Может, это что-то другое. Что-то, что нельзя потрогать, но можно почувствовать. Как запах старой древесины, пахнущей временем. Как шероховатость кожи, которая вдруг стала твоей.

Она искала способ вернуться. Но чем дальше, тем больше понимала: возвращаться некуда. Потому что та Джессика — та, что смеялась и командовала, — была лишь тенью. А эта... эта новая жизнь, этот новый человек — он был настоящим. Или нет? Кто знает.