Фотограф из Маутхаузена (2018)

Франсиско Боикс. Имя, которое звучит как эхо, как что-то, что ты слышал давно, но не можешь вспомнить, где. Он... нет, скорее, они — он и его камера — начали двигаться иначе, когда война стала не просто словом, а запахом. Запахом пыли, пота и страха. Запахом старой древесины, пахнущей временем, которое, кажется, остановилось. Или, может, это только казалось? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Маутхаузен. Лагерь. Не просто место — состояние. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, тяжёлую. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке, если бы суббота была вечностью. Франсиско сжимал камеру, как амулет, как последнюю нить к чему-то настоящему. Он знал, что это безумие — снимать здесь. Но разве безумие не стало нормой? Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я.

Он не просто выживал. Он фиксировал. Кадр за кадром. Руки дрожали, но объектив оставался холодным, как лезвие. Каждый щелчок затвора — выстрел в тишину. Каждый кадр — доказательство. Но доказательство чего? Зла? Бесчеловечности? Или того, что даже в аду можно остаться человеком?

Фотографии. Они ушли с ним. Не все, конечно. Некоторые остались там, в лагере, как призраки. Но те, что он унёс, стали голосом. Голосом, который заговорил на Нюрнбергском процессе. Голосом, который до сих пор звучит.

А он? Он остался с тенью камеры на плече. И с вопросом, который, наверное, никогда не получит ответа: что важнее — выжить или сохранить память? Или это одно и то же?