Человек с киноаппаратом (1929)

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Камера в его руках — не просто инструмент, а продолжение тела, холодное и тяжёлое, но привычное, как вторая кожа. Он снимал всё подряд: трещины на асфальте, лицо старухи у подъезда, ветку, которая качалась так, будто хотела что-то сказать. Или это ему казалось? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Он остановился, прислушался. Запах старой древесины, пахнущей временем, ударил в нос. Откуда он взялся? Вокруг бетонные коробки, ни одного дерева. Но запах был настолько явным, что он даже обернулся, будто ища источник.

Камера продолжала работать. Она всегда работала. Он смотрел в видоискатель, и мир через него становился другим — более резким, более настоящим. Или менее? Иногда он ловил себя на мысли, что реальность за кадром кажется ему блёклой копией того, что он видит через объектив.

Он шёл дальше. Тени снова зашевелились — или это ветер? Нет, ветра не было. Воздух стоял плотный, как желе. Он поднял камеру выше, нацелил её на небо. Облака плыли медленно, почти лениво. Но что-то в их движении было... неправильным. Как в том анекдоте про Штирлица: всё выглядит нормально, но ты знаешь — что-то не так.

Он опустил камеру. Рука дрожала — от усталости или от чего-то ещё? Запах древесины стал сильнее. Он обернулся ещё раз. Никого. Только тени... или то, что он принял за тени.

— Эй! — крикнул он вдруг, хотя никогда так не делал.

Ответа не было. Только тишина... или вата? Нет, тишина.

Он пошёл дальше. Камера снова начала щёлкать.