Поцелуями сотри кровь с моих рук (1948)

Билл Сондерс. Нет, не так. Билл... он был больше чем имя. Он был шрамом, который не заживал, даже когда рана уже затянулась. 1948 год, Англия. Не та Англия, которую он представлял себе в лагере, когда мечтал о свободе. Здесь не было снега, не было колючей проволоки, но тени... они остались. Они плясали, как демоны. Или как пьяные на субботней вечеринке, если уж быть точным.

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Тени. Они стали плотнее, гуще, будто воздух вокруг превратился в вату. Тишина. Не просто отсутствие звука — что-то большее. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с чем-то металлическим. Кровь? Нет, это было позже. Или раньше?

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Драка. Не драка даже — что-то хаотичное, как будто кто-то выдернул пробку из бутылки, и всё выплеснулось наружу. Удар. Ещё один. И потом... тишина. Не та, что была раньше. Другая. Густая, липкая, как смола.

Он бежал. Нет, не бежал — его ноги просто двигались сами, будто кто-то другой управлял ими. Запах дождя, смешанный с бензином, ударил в нос. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

И тут она. Джейн. Не просто женщина — что-то вроде маяка в этом тумане. Её руки... они были тёплыми. Не просто тёплыми — живыми. Как будто она принесла с собой кусочек солнца, которого он так давно не видел.

— Ты не один, — сказала она. И он поверил. Нет, не сразу. Сначала он просто слушал. Её голос был как... как старый патефон, играющий ту мелодию, которую ты давно забыл, но вдруг вспомнил.

Но прошлое... оно не отпускало. Оно было как запах гари — даже когда огонь потушен, он всё ещё витает в воздухе. Билл пытался забыть. Нет, не забыть — пережить. Пережить заново, чтобы наконец оставить позади.

Джейн верила в него. Или, может быть, она просто верила в то, что каждый заслуживает второго шанса. Он не знал. Но с ней рядом... с ней рядом он чувствовал, что может дышать. Не просто вдыхать воздух — дышать полной грудью.

И всё же... всё же что-то оставалось. Что-то, что он не мог выразить. Как будто в углу комнаты всегда стоял тот самый стул, на котором никто не сидит, но ты знаешь, что он там.

Вы понимаете, о чём я?