Ночь охотника (1955)

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, вязкую. Джон стоял у окна, смотрел, как отца уводят. Не уводят — тащат. Нет, скорее, он шёл сам, но так, будто ноги ему не принадлежали. Перл прижалась к нему, её дыхание — короткое, прерывистое — било в бок. Она не плакала. Не тогда. Плакать они начали позже, когда поняли, что это не сон.

Отец оставил им деньги. Спрятал. Где? Джон знал, но не говорил. Даже матери. Клятва — это клятва. Ты бы смог промолчать? Я бы не смог. Но он — смог.

А потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Гарри Пауэлл. Проповедник. Нет, не проповедник — волк в овечьей шкуре. Татуировки на пальцах: «любовь» и «ненависть». Как будто он сам не мог решить, кто он. Или, может, решил, что это одно и то же.

Он женился на матери. Нет, не женился — втерся в доверие. Как в том анекдоте про Штирлица, только без смеха. Джон чувствовал его взгляд. Тяжёлый, как камень. Перл тоже. Она стала тише, будто старалась раствориться в стенах.

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Джон лежал в постели, слушал, как скрипит пол. Это был он. Пауэлл. Или ветер? Нет, слишком ритмично.

Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с чем-то ещё. Страхом? Или это просто пот? Джон сжал кулаки. Деньги. Они были его единственной защитой. И проклятием.

Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Ощущение, будто что-то вот-вот произойдёт. Нечто необратимое.

Перл шептала что-то во сне. Джон не разобрал. Может, она звала отца. Или мать. Или просто боялась.

Пауэлл подошёл к двери. Джон замер. Тишина снова стала ватной. Но теперь она давила.

И тут... нет, лучше не буду забегать вперёд.