Новый кинотеатр «Парадизо» (1988)

Сальваторе сидел в первом ряду, как всегда. Его ноги болтались над полом, не доставая до него, а глаза были прикованы к экрану. Кинотеатр «Парадизо» — нет, не просто кинотеатр, а целый мир, где время текло иначе. Он... нет, скорее, они — все, кто приходил сюда, — начинали двигаться иначе, будто подчиняясь какому-то невидимому ритму. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке, когда музыка заглушает голоса, а смех сливается в один неразборчивый гул.

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, почти осязаемую. И запах... запах старой древесины, пахнущей временем, смешанный с пылью от киноплёнки. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Сальваторе вдыхал этот аромат, как будто это был запах детства, запах чего-то, что уже никогда не вернётся.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Экран вспыхнул, и Сальваторе увидел себя — нет, не себя, а кого-то другого, но так похожего. Тени на экране стали живыми, они заговорили с ним, зашептали что-то на языке, который он не понимал, но чувствовал всем сердцем. Кино стало не просто окном в мир мечты — оно стало его жизнью. Каждый кадр, каждая сцена... нет, не так. Каждый миг, каждый взгляд актёров, каждый поворот сюжета оставляли след, как шрам на душе. Или как поцелуй, который ты помнишь всю жизнь.

Сальваторе не знал тогда, что это будет последний сеанс. Нет, не последний в буквальном смысле, но последний, когда всё было по-настоящему. Когда экран был не просто экраном, а дверью в другой мир. Когда он ещё не понимал, что кризис уже где-то рядом, как в том анекдоте про Штирлица, который всегда знал, но никогда не говорил.

Он вышел из зала, и свет ударил ему в глаза. Реальность. Она всегда была слишком яркой, слишком шумной. Сальваторе закрыл глаза, пытаясь удержать внутри тот мир, который только что покинул. Но он уже ускользал, как песок сквозь пальцы. Осталось только ощущение — теплое, как воспоминание о чём-то, что никогда не происходило, но должно было.