Вся президентская рать (1976)

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Репортеры «Вашингтон пост» — не просто журналисты, а что-то вроде часовых, стоящих на границе между правдой и тем, что хотели бы выдать за правду. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, вязкую, и каждый вдох давался с усилием. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с запахом кофе, который они пили литрами, чтобы не уснуть. Или чтобы не проснуться? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке, когда уже никто не помнит, кто начал и зачем. Но это было не веселье. Это было что-то другое. Что-то, что заставляло кожу покрываться мурашками, даже если в комнате было душно. Они копались в бумагах, в цифрах, в словах, которые, казалось, были написаны не чернилами, а чем-то более тёмным. И каждый новый факт, как щепка, откалывался от огромного, гнилого дерева. Дерева, которое, как оказалось, держало на себе весь этот мир. Или, может, просто притворялось, что держит.

А потом... потом всё рухнуло. Не сразу, конечно. Сначала были намёки, полуправда, как в том анекдоте про Штирлица, где всё понятно, но ничего не сказано. Но когда правда вышла наружу, она была как удар молотком по стеклу — резко, громко, с осколками, которые ранили всех, кто был рядом. Никсон, сенаторы, дипломаты... их карьеры рассыпались, как карточный домик, который кто-то неосторожно задел локтем. Или, может, не неосторожно. Может, это был чей-то расчёт. Кто знает?

Доверие. Это слово теперь звучало как насмешка. Доверие, которое когда-то было крепким, как сталь, теперь рассыпалось в пыль. И эта пыль оседала на всём — на улицах, на лицах, на душах. Американцы смотрели на власть, и в их глазах читалось что-то новое. Не страх, не гнев... скорее, разочарование. Как будто они вдруг поняли, что игра, в которую они верили, была совсем не той, что им обещали. Или, может, они всегда это знали, но предпочитали не замечать. А теперь замечать было уже поздно.