Музыкальная шкатулка (1989)

Майк Лазло. Нет, скорее, Майк *был* Лазло — тем самым человеком, который мог часами рассказывать о Будапеште, о том, как пахнет дымом и рекой Дунай в октябре. Но теперь он стал... чем-то другим. Обвинение. Тень. Человек, за которым охотятся. И всё из-за этих документов, которые всплыли, как гнилое бревно из тихой реки. Кто-то сказал, что он был пособником. Кто-то другой — что он просто оказался не в том месте. А он... нет, они начали двигаться иначе. Власти, пресса, соседи. Все, кто вчера ещё здоровались с ним в магазине, сегодня отворачивались, будто он стал прокажённым.

Энн. Его дочь. Она верила в него. Нет, она *знала*. Знала, что он не мог. Не тот человек. Но как доказать это всем остальным? Она копала глубже, чем когда-либо, в архивы, в воспоминания, в то, что он никогда не рассказывал. И каждый новый документ, каждый свидетель — это как камень в стену, которую она пыталась построить вокруг него. Но стена трещала. Давление. Оно было везде: в суде, в газетах, в её собственной голове. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Она помнила его руки. Тёплые, шершавые, пахнущие деревом и клеем. Он мастерил ей игрушки — маленькие, несовершенные, но такие живые. Теперь эти руки дрожали, когда он брал стакан воды. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. И в этой тишине он начал говорить. О вещах, о которых молчал сорок лет. О том, как он бежал. О том, как боялся. О том, как... нет, это уже слишком. Вы поймёте, о чём я.

Энн слушала. И чем больше она слушала, тем больше понимала: он не был тем, кем его пытались сделать. Он был сложнее. Глубже. Как тот старый комод в их гостиной, который он привёз из Венгрии. Запах старой древесины, пахнущей временем. Каждый ящик — это история. И некоторые из них лучше не открывать. Но она открывала. Потому что иначе... иначе это было бы предательством.

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Она шла вперёд, зная, что каждый шаг может быть последним. Но она шла. Потому что это был её отец. Потому что это была правда. И потому что... ну, вы знаете, как это бывает. Иногда ты просто не можешь иначе.