Седьмая пуля (1972)

20-е годы. Средняя Азия. Советская власть уже здесь, но что это значит? Бумажки с печатями, красные флаги, а за горами — басмачи. Они приходят, как ветер с пустыни: внезапно, без предупреждения. Села горят, люди бегут, а те, кто остаётся, молчат. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Ты чувствуешь её на коже, как пыль, которая въедается в поры.

Максумов. Командир отряда милиции. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Его люди, те, кто ещё вчера клялся в верности, теперь смотрят на него чужими глазами. Басмачи переманили их. Или, может, они сами ушли? Трудно сказать. Всё смешалось, как в том анекдоте про Штирлица, где никто не знает, кто за кого. Максумов остаётся один. Нет, не совсем один — с ним ещё его пистолет. Семь патронов. Семь пуль. Последний аргумент.

Он сдаётся. Не потому, что сломлен, а потому, что это единственный ход. Басмачи берут его в плен, смеются, хлопают по плечу. «Теперь ты наш», — говорят они. Но он не их. Он внутри, как червь в яблоке. Или как... нет, неважно. Главное — он видит их изнутри. Видит, как они едят, спят, как смеются над шутками, которые он не понимает. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивается с запахом костра и чего-то ещё — сладковатого, как перезрелый абрикос. Это запах страха? Или надежды? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Максумов начинает действовать. Он шепчет, подбрасывает сомнения, как зерна в почву. Его слова — как тени: они пляшут, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Басмачи начинают ссориться. Его люди... нет, уже не его, но всё же... они смотрят на него. И в их глазах что-то меняется.

Семь пуль. Шесть осталось. Потом пять. Каждая — как точка в предложении, которое он пишет на лету. И когда доходит до последней, он понимает: это не конец. Это начало. Но чьё? Его? Их? Или тех, кто придёт после?