Когда женщину называли Мадонной (1972)

Эдвидж стояла на площади, окружённая толпой, которая жаждала зрелища. Не правосудия — зрелища. Её обвиняли в измене, но она знала, что это не так. Нет, скорее, она знала, что это не только её вина. Муж, этот... как его, Гийом, — он сам был далёк от идеала. Она говорила об этом, но слова её тонули в гуле толпы, как камень в болоте. «Он... нет, они, — поправилась она про себя, — они оба виноваты». Но кто станет слушать женщину в её положении?

Тени плясали вокруг, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с кисловатым дыханием толпы. Эдвидж чувствовала, как её ладони становятся липкими от пота, но она не дрогнула. Вместо этого она сделала то, что никто не ожидал. Она сняла платье.

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Толпа замерла, и даже судьи, эти суровые старики, потеряли дар речи. «Разве моё тело не достойно ласк?» — спросила она, и голос её звучал как звон колокола. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Судьи, конечно, не могли оставить это так. Они потребовали доказательств. И вот она, Эдвидж, оказалась в спальне с Гийомом, окружённая судьями и присяжными. Запах ладана, который кто-то зажёг, чтобы «очистить атмосферу», смешивался с запахом её страха. Гийом начал... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Он пытался доказать свою силу, но выглядел жалко, как мальчишка, впервые взявший в руки меч.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Он не смог. Не смог даже притвориться. Эдвидж стояла там, голая, но уже не униженная. Она доказала свою правоту, но какой ценой?

Толпа разошлась, шепчась, как ветер в камышах. А она осталась одна, с запахом старой древесины и ладана, который теперь казался ей горьким.