Американская война на Филиппинах (1950)

Весна 1942-го. Торпедный катер 3-й эскадры — точнее, то, что от него осталось, — дымился, как старая печь. Шесть человек. Шесть выживших. Они... нет, скорее, *они* — потому что это уже не команда, а просто группа измученных людей — выбрались на берег Себу. Двести километров до Лейте. Двести километров через джунгли, японские патрули и... что-то ещё. Что-то, что они пока не знали, но чувствовали кожей.

Разделились на пары. Логично? Да. Но логика тут — как зонтик в ураган. Один пошёл на север, другой — на юг. Третий... нет, подождите, их было трое пар. Или две? Чёрт, голова пухнет. Всё смешалось: пот, кровь, запах морячины и... что-то ещё. Что-то сладковатое, как гниющие фрукты. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Добрались до Лейте. Полковник Бенсон. Его лицо — как будто вырезанное из камня, но с трещинами. "Капитуляция", — сказал он. Одно слово, а звучало, как приговор. Моряки посмотрели друг на друга. Нет, не так. Они *почувствовали* друг друга. Без слов. Как в том анекдоте про Штирлица, только без смеха.

Лодка. Маленькая, как скорлупка. Жанна Мартинес, владелица плантации, предупредила: "Муссоны. Безумие." Но что такое безумие, когда за спиной — плен? Они отплыли. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я.

Шторм. Тропический, яростный, как будто сама природа решила их уничтожить. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Лодка разбилась. Вода. Холодная, солёная, липкая. Они тонули. Или уже утонули?

И тут — руки. Твёрдые, шершавые. Филиппинские партизаны. Их лица — как будто вырезанные из тьмы, но с искрой надежды. Спасение? Или просто отсрочка?

Кто знает.