Коломбо: Берегите свои зубы (1990)

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Элизабет и этот актёр. Как будто кто-то переключил ритм их жизни, и теперь всё шло не так, как он себе представлял. Дантист, молодой, талантливый, с руками, которые могли творить чудеса, вдруг почувствовал, что его мир рушится. Не сразу, конечно. Сначала это было как лёгкий звон в ушах — едва заметный, но раздражающий. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Она ушла. Нет, не ушла — её у него забрали. Или он сам её отпустил? Сложно сказать. Но факт оставался фактом: Элизабет теперь была с ним. С тем, кто улыбался с экранов, чьё лицо знала вся страна. А он остался с пустотой, которая пахла старой древесиной, пахнущей временем, и с инструментами, которые вдруг стали казаться ему чужими.

План созрел быстро. Слишком быстро, может быть. Но разве можно было ждать, когда яд ревности уже разъедал его изнутри? Он знал, как это сделать. Коронка. Простая, элегантная, почти красивая в своей жестокости. Яд, который действовал медленно, почти незаметно, как в том анекдоте про Штирлица, где всё идёт по плану, пока не становится слишком поздно. Он представлял, как актёр будет улыбаться, не зная, что его улыбка — это уже начало конца. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, тяжёлую, давящую на грудь.

Но потом... потом всё пошло не так. Элизабет. Она узнала. Как? Он до сих пор не понимал. Может, она почувствовала что-то в его взгляде, в том, как он держал её руку на последнем приёме. Или, может, это был запах его пота, который выдавал его, несмотря на все усилия казаться спокойным. Она пришла к нему ночью, когда тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Её глаза были полны слёз, но не тех, что он хотел видеть. Не слёз раскаяния. Слёз ужаса.

— Ты не можешь этого сделать, — прошептала она. — Ты не можешь.

Он хотел ответить, но слова застряли в горле. Вместо этого он почувствовал, как что-то внутри него сломалось. Не сразу, конечно. Сначала это было как лёгкий звон в ушах...

А потом всё кончилось. Актер выжил. Элизабет ушла. И он остался один, с пустотой, которая теперь пахла не старой древесиной, а тюремной камерой. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?