Круто сваренные (1992)

Гонконг. Ночь. Город, который никогда не спит, но иногда притворяется, будто дремлет. Тени пляшут на стенах — то ли демоны, то ли пьяные на субботней вечеринке. Текила, офицер с позывным, который звучит как коктейль, но на вкус — чистый яд, стоит на крыше. Ветер несёт запахи: жареную утку, бензин, что-то сладкое, гнилое. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Триады. Их сети опутали город, как паутина, липкая и невидимая. Оружие, наркотики, деньги — всё это течёт по венам Гонконга, как кровь, но чёрная, отравленная.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Его партнёр, Чен, погиб. Не просто погиб — его убрали. Чисто, быстро, как в том анекдоте про Штирлица, только без смеха. Тишина после выстрела. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Текила стоял там, сжимая в руке пустой кофе-стакан, и думал: «Зачем?» Нет, не так. Он не думал. Он знал. Это был вызов. Личный. И он принял его.

Теперь он действует в одиночку. Нет, не совсем в одиночку — с ним его ярость, холодная, как сталь, и память. Память о Чене, о его смехе, о том, как он всегда говорил: «Расслабься, брат. Жизнь — она как суп. Иногда горячий, иногда холодный, но всегда солёный». Текила не мог расслабиться. Он шёл по следам, как тень, как призрак. Запахи вели его: старые склады, пахнущие плесенью и временем, подвалы, где воздух густой, как сироп. Он нащупывал нити, тянул их, пока они не начинали рваться.

Однажды он наткнулся на склад. Оружие. Много оружия. И люди. Они говорили на кантонском, смеялись, курили. Текила стоял в тени, чувствуя, как пот стекает по спине. Он думал: «Сколько их? Десять? Двадцать?» Нет, неважно. Он знал, что сделает. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Он вошёл. Тишина. Потом выстрелы. Потом крики. Потом снова тишина. Когда всё закончилось, он стоял среди тел, дыша тяжёло, как будто воздух стал гуще. Он смотрел на свои руки. Они дрожали. Но не от страха. От чего-то другого. От чего? Вы знаете. Или нет.

Текила вышел на улицу. Ночь была всё та же. Тени плясали. Город дышал. Но что-то изменилось. Или это только ему так казалось?