7500 (2019)

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, вязкую. Тобиас сжал штурвал, пальцы впились в кожу, как будто пытаясь удержать не только самолет, но и себя. Запах старой древесины, пахнущей временем, витал в кабине — странно, откуда он? Может, это просто нервы, или память подкидывает обрывки из детства, когда он сидел в дедовском сарае, где пахло точно так же.

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Террористы. Их голоса доносились из салона, глухие, как будто сквозь стену воды. Тобиас не видел их, но чувствовал — они были близко. Слишком близко. Он знал, что дверь кабины выдержит, но это знание не приносило облегчения. Вместо этого где-то в глубине сознания шевелился вопрос: а что, если они уже внутри? Нет, не внутри кабины, но внутри чего-то большего. Внутри его головы, может быть. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Один из них заговорил. Голос был спокойным, почти дружелюбным, как будто он предлагал чашку кофе, а не угрожал жизням сотен людей. Тобиас ответил, стараясь звучать так же ровно, но внутри всё сжималось, как пружина. Он думал о пассажирах. О детях, которые, может быть, плачут сейчас. О стариках, которые молчат, потому что знают: кричать бесполезно. О женщине, которая сидела у окна и смотрела на облака, как будто они могли унести её куда-то далеко отсюда.

Тени за окном плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Он не мог отвлечься, хотя знал, что должен. Самолет дрожал, будто живое существо, пытающееся вырваться из ловушки. Тобиас чувствовал каждую вибрацию, каждое движение воздуха. Это было почти... интимно. Как будто самолет стал частью его тела, а он — частью самолета.

Он говорил с террористами, но слова казались пустыми, как будто они уже потеряли смысл. Что-то в их голосах, в их интонациях... нет, не так. Что-то в том, как они молчали между фразами. Это было важнее слов. Тишина снова накрыла его, как одеяло, тяжелое и влажное.

И тут он понял: это не конец. Это только начало. Но начало чего? Он не знал. И, может быть, это было самое страшное.