Донор (2022)

Раушан. Жаркын. Два имени, два мира. Она — в белом пальто, которое пахнет дорогим парфюмом и... нет, скорее, не парфюмом, а чем-то холодным, металлическим, как офисные лифты. Он — в поношенной куртке, от которой тянет дымом шашлыка и чем-то ещё, домашним, как запах старой древесины, пахнущей временем. Они бы никогда не встретились. Но судьба, как в том анекдоте про Штирлица, всегда оставляет один выход. Или вход. В данном случае — в клинику.

Раушан. Почечная недостаточность. Слова, которые звучат как приговор. Она привыкла всё контролировать, но тут... нет, тут контроль был не её. Жаркын. Одинокий отец, который потерял работу и теперь стоял перед выбором: продать почку или... или что? Он даже не знал, что может быть после "или". Но потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я.

Они встретились в коридоре клиники. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Она посмотрела на него, он — на неё. И что-то щёлкнуло. Не сразу, конечно. Сначала были анализы, диеты, бесконечные разговоры с врачами. Но потом... потом они начали говорить друг с другом. О чём? О жизни. О дочери Жаркына, которая мечтала стать художницей. О бизнесе Раушан, который вдруг показался ей таким... пустым. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

День операции. Жаркын стоит перед зеркалом. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Он думает о деньгах. О сумме, которая изменит всё. Но потом он смотрит на свои руки. Они дрожат. Или это зеркало дрожит? Он не знает. Он знает только одно: если он откажется сейчас, то... нет, он не может отказаться. Но почему? Из-за денег? Или из-за неё?

Раушан лежит на каталке. Она смотрит в потолок. Он такой белый, как будто его только что покрасили. Или как будто он всегда был таким. Она думает о Жаркыне. О его дочери. О том, что она, возможно, никогда не увидит её рисунков. Или увидит?

Операция прошла успешно. Но что значит "успешно"? Для кого? Для неё? Для него? Или для кого-то ещё?

Они больше не виделись. Или виделись? Кто знает. Иногда самое важное остаётся за кадром. Как запах старой древесины. Или как тени на стене, которые пляшут, даже когда никто не смотрит.