Полночь в Париже (2011)

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Париж. Полночь. Улицы, которые он знал по фотографиям, по книгам, по фильмам, вдруг ожили. Не просто ожили — они задышали. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Он шёл, и каждый шаг отдавался в висках, будто время само по себе было живым существом, которое его вело. Или толкало. Трудно сказать.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Он оказался там. Не в Париже 2011 года, а в том самом, о котором мечтал. 1920-е. Эпоха, которая, как он всегда думал, была его настоящим домом. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с ароматом сигарет и духов. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, почти осязаемую. Или это просто казалось? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Он встретил их. Хемингуэй, Пикассо, Фицджеральды. Они говорили, смеялись, спорили. Он пытался вставить слово, но голос звучал чужим, как будто его рот был набит ватой. Или это снова время? Оно играло с ним, как кот с мышью. Он хотел остаться. Нет, не хотел — он *должен* был остаться. Это было его место. Его эпоха. Его... что? Судьба? Или просто иллюзия, которую он сам себе создал?

Он смотрел на них, на их лица, на их жесты. Они были живыми, настоящими. Но что-то было не так. Что-то, что он не мог выразить словами. Как будто они знали что-то, чего он не знал. Или наоборот. Он чувствовал это кожей, кончиками пальцев, как будто воздух вокруг был наполнен электричеством. Или это просто было его воображение?

Он хотел спросить их. О чём? О времени? О себе? О том, почему он здесь? Но слова застревали в горле. И тогда он понял. Или подумал, что понял. Это не было его временем. Это было их временем. И он был здесь только гостем. Временным. Как в том анекдоте про Штирлица — он был здесь, но его здесь не было.

Он оглянулся. Париж. Полночь. Тени плясали. Или это были уже другие тени?