Красная жара (1988)

Чикаго. Город, где небоскребы врезаются в небо, как ножи, а тени пляшут на асфальте — то ли демоны, то ли просто пьяные после субботней вечеринки. Иван Данко, милиционер из Союза, стоит на углу, втягивая в себя воздух, который пахнет бензином, жареным мясом и чем-то ещё — чем-то, что он не может назвать, но что напоминает ему о доме. Нет, не доме. О чём-то другом. О чём? Он не знает. Или не хочет знать.

Грузинский криминальный авторитет, тот самый, который решил, что кокаин — это новый хлеб для советских граждан, где-то здесь. Данко чувствует это кожей. Нет, не кожей — скорее, всем телом. Как будто кто-то вбил ему в спину гвоздь, и теперь он не может не идти вперёд. Вперёд, к этому... к этому человеку. Или к тому, что от него осталось. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Данко и его новый напарник, болтливый полицейский из Чикаго, который говорит так быстро, что слова сливаются в один непрерывный поток. Они идут по следу, который ведёт их через грязные переулки, где запах старой древесины смешивается с запахом времени. Время здесь другое. Оно течёт медленнее, гуще, как сироп. Или как кровь.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. И в этой тишине они нашли его. Грузина. Он стоял там, как будто ждал их. Или как будто знал, что они придут. Данко смотрит на него, и в его глазах — не гнев, не ненависть. Что-то другое. Что? Не знаю. Может, вы знаете.

И потом... потом всё пошло не так. Выстрелы. Крики. Половина города, кажется, рухнула. Или это только кажется? Данко не помнит. Он помнит только запах пороха и то, как его руки дрожали, когда он нажимал на курок. Или это были не его руки? Кто знает.

В конце концов, они поймали его. Грузина. Но что это изменило? Тишина снова накрыла город. И Данко стоит там, в этой тишине, и думает о доме. О том, что он оставил там. Или о том, что он нашёл здесь.