Ван Хельсинг (2004)

Трансильвания. Это слово звучало как заклинание, как обещание чего-то древнего, чего-то, что лучше оставить в покое. Но Ван Хельсинг не из тех, кто оставляет. Он... нет, скорее, они — он и его тени, его демоны — всегда шли навстречу тьме. И вот он здесь, в этом месте, где воздух пахнет старой древесиной, пропитанной временем, и чем-то ещё, что нельзя назвать, но что заставляет кожу покрываться мурашками.

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную и тяжёлую. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Ван Хельсинг шёл вперёд, его пальцы сжимали рукоять пистолета, холодную, как лёд. Он знал, что здесь что-то не так. Нет, не так — здесь всё было не так.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Из тьмы вышла она — Анна Валери. Её глаза горели, но не страхом, а чем-то другим. Решимостью? Яростью? Она говорила о проклятии, о семье, о Дракуле. Ван Хельсинг слушал, но его мысли были где-то ещё. Он чувствовал, как запах старой крови смешивается с запахом дождя, который вот-вот начнётся. Или уже начался? Трудно сказать.

Они двинулись дальше, и с каждым шагом тьма сгущалась. Тени становились плотнее, будто пытались их остановить. Или предупредить. Ван Хельсинг не был уверен. Он редко бывал уверен в таких вещах. Но он знал одно: Дракула был здесь. Где-то близко. И это... это было как в том анекдоте про Штирлица. Ты знаешь, что он рядом, но не можешь его увидеть. Пока не станет слишком поздно.

А потом — тишина снова. Но уже другая. Густая, как суп, который варили слишком долго. И в этой тишине что-то шевелилось. Что-то, что не должно было шевелиться. Ван Хельсинг вздохнул. Это будет долгая ночь. Или короткая. Всё зависит от того, как посмотреть.