В глубокой глотке (2005)

1972 год. Шесть дней съемок, двадцать две тысячи долларов — и мир уже никогда не будет прежним. «Глубокая глотка». Фильм, который... нет, скорее, явление, которое взорвало всё, как спичка в бензобаке. Джерард Дамиано, режиссер, — он, кажется, даже не представлял, во что ввязался. Или представлял? Иногда кажется, что он знал. Знал, что этот фильм станет не просто кино, а чем-то вроде... как бы это сказать... культурной бомбы. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Линда Лавлэйс. Ее имя теперь звучит как эхо. Эхо, которое не умолкает, сколько бы лет ни прошло. Она вошла в кадр — и всё. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. А потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Она стала иконой. И проклятием. Ее жизнь после фильма — это как в том анекдоте про Штирлица: всё сложно, всё не так, как кажется. Она пыталась сбежать, отречься, начать заново. Но общество... оно не отпускает. Оно никогда не отпускает. Тени плясали вокруг нее, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. И запах. Запах старой древесины, пахнущей временем, — он преследовал ее, как призрак.

Гарри Риме. Продюсер. Человек, который верил в проект. Или просто хотел заработать? Кто знает. Он поплатился за это — тюрьма, суды, весь этот цирк. Но деньги... они текли рекой. Шестьсот миллионов. Цифра, от которой кружится голова. И всё же, что это было? Освобождение? Или новая клетка?

2002 год. Линда погибает. Автомобильная авария. Случайность? Или закономерность? Ее жизнь оборвалась, как фильм, который она так и не смогла переиграть. А фильм... он жив. Он всё ещё здесь. В каждом кадре, в каждом вздохе. Вы чувствуете? Или это просто ветер?