Лиса и Волк (1958)

Лиса лежала на снегу, будто случайно, будто невзначай. Нет, не случайно — она знала, что делает. Её рыжий мех сливался с рыжими лучами заката, и только хвост, пушистый, как облако, слегка подрагивал от ветра. Она притворилась мёртвой. Не просто лежала — она *была* мёртвой, пока не станет живой снова. Вы понимаете, да? Это как в том анекдоте про Штирлица, где всё было не так, как казалось.

Мужик с санями приближался. Лиса слышала скрип полозьев по снегу, чувствовала запах рыбы — солёной, свежей, будто только что выловленной из реки, которая ещё помнит холод глубины. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Сани остановились. Мужик наклонился, его дыхание стало громче, чем скрип снега. Лиса замерла. Не просто замерла — она стала частью пейзажа, как будто её и не было.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Мужик поднял её, его руки были грубыми, но тёплыми, как старая древесина, пахнущая временем. Он говорил что-то себе под нос, что-то про воротник, про мех, про то, как удачно подвернулась. Лиса едва сдерживала смех. Нет, не смех — скорее, внутренний трепет, как будто её тело уже предвкушало рыбу, а душа — победу.

Тени вокруг плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, непробиваемую. Лиса ждала. Она всегда ждала, но на этот раз всё было иначе. Или это только казалось? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Когда мужик отвлёкся, она сделала своё дело. Быстро, почти незаметно. Рыба была её. А мужик? Он остался с пустыми санями и мыслями о воротнике, который так и не стал реальностью. Лиса ушла, оставив за собой только следы на снегу и запах рыбы, который смешивался с холодным воздухом.

И всё-таки, что-то в этой истории осталось недоговорённым. Что-то, что не уловишь словами.