Первая дочь (1999)

Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Джесс смотрела на них, прижавшись спиной к холодной каменной стене. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Она слышала только своё дыхание, прерывистое, как у загнанного зверя. И запах. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешанный с чем-то кислым, металлическим. Кровь? Нет, скорее, ржавчина. Или... нет, неважно. Главное — не думать об этом. Не думать о том, что её здесь нет. Что её здесь быть не должно.

Они начали двигаться иначе. Он... нет, скорее, они. Их было трое. Или четверо? Она не могла вспомнить. Голова гудела, как будто кто-то вбил туда гвоздь. Они говорили что-то о Майкле. О том, что он вернётся. Что он их спасёт. Но Джесс знала — Майкл Смит не спасает. Он разрушает. Как в том анекдоте про Штирлица, который всё время думал, что его план идеален, пока не оказался в ловушке. Только это не анекдот. Это её жизнь.

Она попыталась пошевелиться, но верёвки впивались в запястья, оставляя на коже красные полосы. Боль. Она всегда была её спутницей. Но сейчас это было что-то другое. Не просто физическое. Что-то глубже. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Она закрыла глаза, пытаясь представить отца. Его лицо, его голос. Но вместо этого перед ней всплывали обрывки фраз, звуки, запахи. Пахло дождём. Или это был пот? Она не могла понять.

Тем временем президент Хайз стоял у окна, глядя на город, который никогда не спал. Его город. Его страна. Но сейчас всё это казалось таким далёким. Как будто он смотрел на чужую жизнь. Он знал, что должен действовать. Должен быть сильным. Но внутри всё сжималось, как будто кто-то сжал его сердце в кулаке. Джесс. Его девочка. Она была там, одна, в темноте. И он не мог её защитить. Не мог... или не хотел? Нет, это не так. Он хотел. Но как? Как найти её, когда они даже не знают, где искать?

Террористы. Они думали, что всё под контролем. Но они ошибались. Джесс не была той, кто сдаётся. Она была... нет, она *есть* боец. Она знала, как выживать. Как бороться. И она сделает это. Она должна. Потому что иначе... иначе это конец. Для неё. Для него. Для всех.

А где-то вдалеке, за горами, за лесами, часы тикали. И каждый тик был как удар молотка по наковальне. Время. Его всегда было слишком мало. Или слишком много? Она не могла решить. Но одно она знала точно — тишина не будет длиться вечно. И когда она закончится, всё изменится. Навсегда.